Читать интересную книгу Любовь… любовь? - Стэн Барстоу

В последующие дни я получаю полную возможность упражнять эти свои способности. Не могу припомнить, чтобы в моей жизни были еще когда-нибудь такие ужасные дни, как эти пять дней, когда я все хожу и притворяюсь, веду себя как самый беззаботный человек на свете, а на сердце у меня кошки скребут. Теперь я знаю, как, оказывается, люди могут прятать от чужих глаз свои беды и тревоги, когда им это необходимо, ведь никто, даже наша Старушенция, ни на секунду не догадывается, что у меня что-то неладно. Мне все время до смерти хочется позвонить Ингрид и услышать, что все в порядке, но я не решаюсь — боюсь узнать обратное. К тому же, мне кажется, она сама позвонит, если это действительно произойдет. А потом я говорю себе, что Ингрид не станет звонить, потому что я ведь изображал такую уверенность, и она может подумать: зачем сообщать мне о том, в чем я никогда ни минуты не сомневался.

Быть может, мне придется жениться на ней. Никуда от этого не денешься. Если то, чего я жду, не произойдет, я должен буду жениться на ней. При одной мысли об этом меня бросает в холодный пот. Я знаю, что есть такие места на земле, где можно жениться на девушке, если она ждет ребенка, а потом развестись. Но только не здесь, не там, где я живу. И у нас, конечно, бывает, что люди разводятся и разъезжаются в разные стороны, но только не в нашей среде. У нас, если какой-нибудь парень вроде меня женится, так уж это в девяноста случаях из ста на всю жизнь. Приговорен пожизненно, и старайся не вешать носа. И притом, что же это за женитьба, если уже с самого начала думаешь о разводе! Кому такая женитьба нужна! Разве это брак? Брак должен быть таким, как у Дэвида с Крис. И у меня могло бы быть так с той девушкой… С той, о которой я мечтаю… Но чтобы жениться вот так, совсем не на той… Нет, больше никогда, говорю я себе. Если только сейчас все сойдет с рук, я увижусь с Ингрид еще один-единственный раз, чтобы объяснить ей все, и потом конец. Крышка. Капут. Как бы сильно ни захотелось мне начать все сначала.

На пятый день (или на пятый год!) вечером в магазине раздается телефонный звонок, и мистер ван Гуйтен говорит:

— Это вас, Виктор. Какая-то молодая особа.

Сердце бухает у меня в груди, как паровой молот, когда я беру трубку и, оглянувшись по сторонам, судорожно глотаю воздух, прежде чем мне удается выдавить из себя:

— Слушаю.

— Хэлло, Вик? Это Ингрид.

— Здравствуй, Ингрид. Как дела?

— Я все ждала, что ты мне позвонишь, Вик. Потом решила, что, может, что-нибудь случилось и ты не ходишь на работу.

— Нет, нет, ничего не случилось… Просто замотался с разными делами. — Я сую руку за борт куртки и стараюсь унять бешеный галоп моего сердца.

— Вик… Ничего не произошло. Вот уже две недели теперь.

— Ты меня не разыгрываешь? — Черта с два, станет она разыгрывать!

— Такими вещами не шутят, ты знаешь.

— Но ведь еще не так много времени прошло…

— Все, конечно бывает… Послушай, Вик, я должна тебя повидать. Нам надо поговорить. Я не могу об этом по телефону. Можем мы встретиться сегодня вечером?

— Сегодня вечером? Не знаю, у меня сегодня что-то… — Ни черта у меня сегодня нет, но мое первое инстинктивное стремление — отодвинуть нашу встречу подальше.

— Прошу тебя, Вик, встретимся сегодня. Не откладывай, пожалуйста. Мне необходимо тебя увидеть. Я чувствую, что ей нужно поделиться с кем-то своей тревогой, иначе она может слететь с катушек, и, уж конечно, лучше, чтобы она поделилась со мной, чем с кем-нибудь еще. За этих девчонок никак нельзя поручиться. Некоторые из них решительно все выбалтывают своим подружкам.

— Ладно, значит, сегодня вечером. Где всегда, в обычное время.

Я вешаю трубку и тяжело опираюсь обеими руками о прилавок. Для меня уже ясно, ясно как апельсин, что ждать большего нечего — она беременна.

V

— Давай обсудим все по порядку. У тебя задержка на две недели.

— На пятнадцать дней, — говорит она.

— Хорошо, на пятнадцать дней, разве это так много? Я не очень во всем этом разбираюсь, но разве у женщин не бывает так иногда?

— У некоторых бывает, они и не беспокоятся. Но у меня не бывает. Я уже говорила тебе, Вик, что со мной этого ни разу не случалось. У меня как часы.

— Ну, может, ты просто переутомилась и тебе нужно попить чего-нибудь укрепляющего. Может, надо сходить к врачу.

— Я чувствую, что мне давно надо бы пойти к врачу, — говорит она, — но только не за укрепляющим.

— Делай что знаешь, но не впадай в панику. Еще не все потеряно. Может, еще все обойдется.

Мы в парке, в беседке, вечер теплый, тихий, небо чистое. Но мы сидим в стороне друг от друга, и ни один из нас не испытывает особого желания выйти из беседки и полежать на траве.

— И еще есть одна вещь, — говорит Ингрид. — Я не могла сказать тебе этого по телефону… Мама все знает. Мне пришлось признаться ей.

У меня перехватывает дыхание. Словно кто-то отвесил мне хороший удар ногой прямо в солнечное сплетение.

— Час от часу не легче! Ингрид! Как, черт побери, могла ты это сделать? Нельзя разве было помолчать еще немножко? — О господи, теперь мы пропали!

— Я должна была сказать маме, Вик. Она не хуже меня знает, что у меня всегда день в день. Она стала приставать ко мне с вопросами. Ты не знаешь мою маму, не знаешь, как она умеет выудить из тебя все, что ей нужно. Я просто не выдержала, разревелась и все ей рассказала.

Лишь бы она не разревелась сейчас, думаю я. Лишь бы она не начала рыдать во весь голос в довершение всего!

— И что же, ты ей все, все рассказала?

— Да… в общем…

А какое теперь это имеет значение, что она ей рассказала? Существует в конце концов только один способ сделать девушке ребенка. Я думаю о том, сколько парней попадало в такой вот переплет, как я, и перед глазами у меня возникает бесконечная вереница, уходящая куда-то в доисторические времена. Все они теперь небось подталкивают друг друга локтем, хихикают и перешептываются: «Глядите, вон еще один бедняга попался, прищемили ему хвост!»

— О господи… И что она сказала?

— Что она могла сказать, как ты думаешь? Она была вне себя. Я еще никогда не видела ее такой разъяренной. Я даже не решусь тебе передать, что она говорила.

— Про меня?

— Ее ведь можно понять, верно?

Итак, в самом лучшем случае, если даже ничего страшного не произойдет, эта женщина всегда будет считать меня грязной скотиной, считать, что я едва не погубил ее дочь. Хорошо еще, если она не доложит обо всем нашей Старушенции. В любой день может прийти письмо…

— Она заставила меня принять горячую ванну и выпить джина. Мне кажется, теперь она уже жалеет об этом, но тогда она была просто вне себя от ужаса.

— И все-таки не помогло?

— Нет. Я не могла выдержать такой горячей ванны, а когда я выпила стакан джина, меня стошнило.

— Все же это… Это в какой-то мере убийство, то, что вы…

— Да, вероятно, в какой-то мере… Но сотни женщин это делают, и ты бы ничего не сказал, если бы только это помогло, не так ли?

— А что теперь она собирается предпринять?

— Говорит, что подождет еще неделю, а потом сведет меня к врачу.

— Вероятно, потом она захочет поговорить со мной?

— Она сказала, что напишет отцу, вызовет его домой. Она говорит, что ты должен иметь дело с мужчиной, когда придешь к нам.

— О господи, ну и история!

— Вероятно, нам следовало подумать об этом раньше.

— Но ведь надо же, чтобы так не повезло — налетели в первый же раз, а другие годами стараются иметь детей, и хоть бы хны!

— Ты бы попробовал написать об этом в газету, — говорит она. Кажется, это самая остроумная шутка, которую я когда-либо от нее слышал, но мне не до смеха. Я не в силах даже выдавить улыбки.

Встаю, начинаю шагать взад и вперед. Да, выхода нет. Мне не отвертеться, это ясно как божий день. Придется через это пройти. Я вынимаю портсигар.

— Покурить-то мы, во всяком случае, можем. Это нам еще, слава богу, не возбраняется. Возьми сигарету… — Она берет сигарету, и мы закуриваем.

— Вик, — говорит она. — Что делать? Что теперь можно сделать?

Она расстроена, очень расстроена. Я вижу это. Не одному мне было тяжко эти последние пять дней. Да и до этого она ведь таила все про себя и мучилась одна уже много дней, прежде чем сказала мне. И в некотором отношении ей даже хуже, чем мне, — ведь это у нее будет большой живот и это на нее все будут показывать пальцем и судачить. Ей будет хуже, чем мне, во всем, за исключением одного: в конце концов она получит то, чего хотела, — она получит меня. Тоже ценная добыча, черт побери! Но быть может, именно это и угнетает ее сейчас — быть может, она сомневается, женюсь ли я на ней, если самое скверное произойдет. Быть может, именно это так ее и тревожит…

Я знаю, что она беременна. Ни секунды в этом не сомневаюсь. И ни секунды не сомневаюсь, что мне из этой истории не выпутаться. Я попался, и никуда от этого не уйдешь. Ни-ку-да. Вот и пришел конец твоим мечтаниям, Вик Браун. Можешь больше не искать свой идеал. Ты его уже нашел — единственный, который тебе дозволено иметь. Ты в ловушке, и спасения тебе нет. Ох, идиот! Проклятый, жалкий идиот!